– Долгожданная для вас будет встреча? – спрашиваю у бывшего командира минометной роты Павла Степченко, подходя к Гомельскому областному музею военной славы.
– Ну конечно! – восклицает фронтовик. – И хотя миномет сравнительно небольшой – 61 килограмм весил, стрелял всего-навсего трехкилограммовыми минами на расстояние три километра, а давал немцам жару. Осколки после взрыва разлетались на шестьдесят метров.
– Горды тем, что были артиллеристом?
– Еще бы! Недаром на фронте говорили: «Артиллерия – Бог войны». В основном все лежало на ней. Особенно под Сталинградом, где наши самолеты в небе появлялись редко. Думаешь, черт возьми, хотя бы один прилетел. А немецкие «мессершмитты» постоянно висели в воздухе. Одни отбомбят, другая партия приходит. Сидишь в окопе, бомба в трех метрах падает, и тебя аж выбрасывает из укрепления. Вот когда страшно. А что делать? Снаряды рвались чуть ли не на голове. Вот она – война.
Павель Ильич Степченко
Павел Степченко встречает нас в саду своего частного дома. И на ходу, застегивая пуговицы пальто, представляется:
– Я коренной военный. 30 календарных лет отслужил в армии. А если учесть, что год на фронте шел за три, то и все 36. В 1941-м ушел в армию из-под Омска, а через год 5 августа был уже под Сталинградом. 400 километров двигался к этому городу пешком с минометной ротой. Сразу на передовой попали под бомбежку, – сходу продолжает фронтовик. – Страшную! Кошмарную! Я только и успел крикнуть: «Ложись!» Может быть, благодаря этому никто тогда из моих солдат не погиб.
– Страшно было? – пытаюсь угадать чувства, садясь в машину.
– Там все было страшно. Особенно осенью 42-го. Враг господствовал полностью над нами. Первые месяцы фашисты на самолетах за нашими солдатиками гонялись. Не давали продыху. Издевались над нашим братом, – Павел Ильич с силой сжимает зубы и втягивает через них воздух. – Мы пошли 7 сентября в наступление совершенно неподготовленные. Шли на рассвете чуть ли не в полный рост, как говорится, наобум Лазаря. Думали, нахрапом возьмем город и соединимся с нашими солдатами, засевшими в Сталинграде. Там-то немец и вырубил нас по-настоящему. Погиб от пули командир моей роты, и я взял командование на себя. Из 50 минометчиков, шедших вперед, 30 получили ранения, четверо погибли. А пехоту фашисты скосили всю. Разбили нас в пух и прах.
– И что потом?
– Возле Сталинграда было много оврагов, куда мы и устанавливали минометы, чтобы было меньше потерь. Я корректировал огонь роты, а немцы с самолетов разбрасывали брошюрки, в которых хвалили свой Третий райх, – Павел Ильич сознательно коверкает неофициальное название нацистского государства и брезгливо морщится. – На одной стороне был изображен портрет Гитлера, а на другой – карикатура на Сталина. Мы собирали эти листовки, ставили их вдоль стены, и когда бой затихал, начинали метров с 25 стрелять по изображению Гитлера. А потом считали, кто сколько «гитлеров» убил.
– А когда все-таки вошли в Сталинград, что там увидели?
– Когда попали на его улицы, наши ребята были страшно ожесточены. Ведь у каждого кто-то погиб из родных и близких. К тому же тогда в газетах писали: «Если враг не сдается, его нужно уничтожать», – после этих слов Павел Ильич сжимает пальцы. – Стоял сильный мороз, подвалы домов были забиты немцами, которые там грелись. Наши солдаты, видя, что сделали фашисты с городом, никого не щадили. Брали гранаты и бросали в подвальные окошки. Представляете, что там творилось! После освобождения Сталинграда мы еще два месяца выносили немецкие трупы из подвалов. Два наших автоматчика брали с собой десять немцев, они таскали мертвых и складывали замерзшие тела прямо на тротуаре в штабеля по полметра. Это был кошмар! Я живой тому свидетель, хотя такое трудно представить, но у меня эта картинка до сих пор в глазах стоит.
– И как же вы среди всего этого жили? – недоумеваю.
– Да как жили? Часом с квасом, а порой с водой. Знаете, молодость покрывала все тяготы. День прожил – и хорошо. Это сейчас мне за 90 лет, а в 43-м было 20 лет. Жил с чувством: сегодня не погиб – хорошо, а завтра убьют – ну, что поделать? Я же не был святым или заколдованным. А как было на Курской дуге? Снаряды – вот они, рядом рвались, – Павел Степченко указывает ладонью себе под ноги, от чего становится немного не по себе. – Но и немцам доставалось. Помню, во время Ясско-Кишиневской операции по освобождению Молдавии наши артиллеристы час с лишним били по укреплениям врага. Заходим после в немецкие блиндажи. А там фашисты сидят, и у них кровь с ушей, носа идет. Ни осколком, ни пулей не раненые, а мертвы. Не выдерживали грохота канонады, гибли от взрывной волны снарядов, выпущенных из десятков орудий.
– Много вы смертей перевидали…
– На войне было естественным положение, когда у тебя на глазах падает человек, сраженный пулей. Шел как-то по траншее вместе с девчонкой-связисткой. Говорю: «Пригнись, стреляют». А она бесшабашная была. И пуля ударила ей в голову. Девушка упала на меня. Да что вспоминать! Об этих ужасах войны всего не расскажешь.
– А вы сами находились на грани жизни и смерти?
– Мне везло. Легкое осколочное ранение получил в левую пятку под Сталинградом, и еще одно в правую, когда воевал в Венгрии. Две недели в госпитале лежал. Пожалуй, один раз чуть не погиб при форсировании Днепра, – вспоминая, Павел Ильич плотно сжимает губы. – Сделал в песчаной насыпи углубление, чтобы спрятаться от пуль. А тут ударили наши «Катюши» по фрицам, в ответ немцы стали бить по нам из «Ванюш», так мы называли фашистские реактивные минометы. От взрыва меня присыпало землей, да так, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Дышу сквозь песок, чувствую – вот-вот задохнусь. Благо, подбежали наши солдатики, откопали. Да таких случаев много было. Не дай Бог! Всего и не вспомнишь.
Выходя из машины, вижу, как взгляд ветерана устремляется на военную технику, выставленную в музее.
– Ну а вам удавалось попасть по врагу? – стараюсь угадать мысли фронтовика, который всматривается в орудия.
– После госпиталя мне довелось командовать батареей 76-миллиметровых дивизионных пушек. Наша пехота шла в наступление под Будапештом. Смотрю в бинокль, метрах в 700 бегут по полю два немца и тащат пулемет. Я скомандовал: «Огонь!» И раз-з-з! Снаряд точно угодил в них. Пулемет вдр-р-р-ребезги! – с ликованием в голосе, как будто это было вчера, восклицает фронтовик. – А так бы установили его и могли бы выкосить много наших ребят.
Пока фотографируемся у миномета, фронтовик делится мыслями:
– Мы обязаны были победить. Наш патриотизм был запредельным. Редко в каком государстве сейчас такое встречается. Все, что можно было отдать за Победу, мы отдали во время войны.
– А как узнали о Победе?
– Было это недалеко от австрийского городка Санкт-Пёльтен в Альпах. Двигались 8 мая с техникой на марше, мои солдаты закричали: «Немцы!» Я опешил. Хотел дать команду: развернуть орудия к бою. Присмотрелись – целая колонна фашистов с поднятыми руками навстречу идет. А рядом два наших автоматчика. Гитлеровцы подошли к нам говорят: «Дер криг ист форбай» – «война кончилась». Я не верю. Побежал в дом местного жителя. Включил радиоприемник, а там только военные марши играют. Понимаете, так это было неожиданно – услышать об окончании войны. Немцы говорят, что ей конец, а мы никак не можем понять, как так кончилась, когда у нас никакого сообщения нет? А вот 9 Мая, когда точно узнали, радости не было предела.
В машине на обратном пути Павел Степченко, говоря о своем долгожительстве, объясняет его тем, что всегда занимался спортом, получил 1-й разряд по стрельбе и гимнастике, а сейчас интересуется победами белорусских биатлонистов. «Скажу, не хвалясь, физически я был развит хорошо, – добавляет он. – А ваша газета «Гомельские ведомости» мне нравится тем, что в ней много о спорте пишут».
– А 9 Мая пойдете в город? – интересуюсь у полковника в отставке.
– Пойду. Должен же я юбилейную медаль ко Дню Победы получить, – улыбается Павел Степченко.
– А какая из фронтовых наград для вас самая дорогая? – спрашиваю уже у калитки дома.
– Знаете, как говорил герой поэмы Твардовского Василий Тёркин: «Так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль». На фронте я не думал о наградах. Лишь бы выжить, чтобы снова пойти в наступление. Первый орден Красной Звезды получил за переправу через Днепр, второй – за бои в Украине, третий – в Венгрии. Но для меня самая памятная и дорогая награда – медаль «За боевые заслуги», которую получил за шесть месяцев боев в Сталинграде. За те подвиги, которые совершили там наши ребята, за все, что они там вынесли, каждому надо было дать звание Героя.
Дмитрий Чернявский
Фото
Ирина Чернявская
(г. Гомель)