Празднование Дня Победы навеяло мне далекие воспоминания. Было это давно, еще в студенческие годы. Помню, закончив три курса университета, я вместе с тетей и двумя двоюродными братьями поехал на родину отца, на Гомельщину. Там еще жил родной брат отца, было где остановиться, да и вообще хотелось повидаться с родственниками. У отца с поездкой не получилось, поэтому уезжая, он дал мне наказ – обязательно проведать и передать от него большой привет его родному дяде Андрею, дяде по материнской линии. А для меня это был дедушка. А родителей отца не стало еще в годы войны.

Добравшись до места и отдохнув с дороги, мы начали встречаться с родственниками. Поскольку деревушка была небольшая, весть, что к Панасу (мой дядя Афанасий) приехали родственники, быстро разнеслась по селу. Поэтому при встречах на улице нас все приглашали зайти, пообщаться, рассказать о жизни и т. д. Но для меня главным в этих встречах было выполнить наказ отца, да и самому было интересно встретиться с дедушкой, который прошел три войны.

В один из дней, взяв приготовленные подарки, мы все вчетвером отправились к дядьке Андрею – так называли его тетя и дядя. Нас встретил высокий, гораздо выше среднего роста дедушка, совершенно прямой, хотя ему уже было за 80 и только совершенно белые волосы говорили о его возрасте. Бабушка Настя, невысокая в отличие от мужа, стала приглашать к столу. Мы стали уговаривать не хлопотать, что мы пришли поговорить, справиться о здоровье, передать привет от племянника и т. д. Но нас пригласили к столу. А за столом невольно разговор зашел о войне. Как раз накануне в стране пышно отметили 25-летие Победы советского народа в Великой Отечественной войне и для всех нас эта тема оказалась близка.

Мой отец – участник Великой Отечественной войны, но ему, пройдя плен, посчастливилось вернуться домой. Моя тетя за годы войны овдовела. Ее муж, Иван Васильевич Воронец, старший воентехник, это звание приравнивалось к рангу старшего лейтенанта, от полученного тяжелого ранения под Ленинградом в декабре 1942 г., скончался в Ярославском госпитале в январе 1943 г. На руках у тети остались два сына, 1939 и 1941 гг. р. Поэтому вдовью долю она испытала сполна.

А бабушка Настя стала рассказывать свою беду, хотя прошло 25 лет, как война окончилась, но материнское горе срока давности о погибшем сыне не имеет – мать продолжает печалиться всю жизнь.

Дело в том, что в отличие от западных областей Беларуси, где захватчики появились через несколько дней после начала войны, в восточных областях военкоматы успели провести мобилизацию более организованно. И бабушка Настя так проникновенно рассказывала, как мобилизовали их Ваську в армию, словно это было буквально на днях. И при этом добавляла, что ему было всего восемнадцать годков, и «ён прапаў бяз вестак». И слезы, как горох, сыпались с глаз, и она не успевала утирать их платочком. Стояла гнетущая тишина. Только тяжело вздыхал дедушка Андрей.

«А мой дзед Андрэй, – прерывала тишину бабушка Настя, – тры вайны прайшоў: царскую, Грамадзянскую і Айчыннаю, і ні разу паранены не быў. А Васька ў васямнаццаць гадкоў бяз вестак прапаў». И слезы опять лились по лицу.

Мы молчали, не зная как бабушку успокоить. А она, немного успокоившись, продолжала. «Мы, з дзедам Андрэем, ноччу, калі не спіцца пачынаем лічыць, колькі не прыйшло з вайны нашых аднавяскоўцаў. І з 70 мужчын і маладых хлапцоў, дамоў вярнуліся толькі траіх, і тыя пакалечаныя».

И опять наступала тишина. Все молчали. Нарушала тишину опять бабушка Настя. «Бывала зімой ноччу завіруха, і раптам нешта стукне. Мы прахопліваемся, прыслухоўваемся, а можа наш Васька знайшоўся і дамоў вяртаецца і стукае ў дзверы. Слухаем далей – цішыня, і разумеем, что гэта вецер. І так было многа разоў».

И бабушка Настя опять безмолвно вытирала слезы.

Прошло много лет. Но эта встреча запала мне в душу на всю жизнь. Пришло время интернета. Я пытался разыскать двоюродного брата отца при помощи социальных сетей, но безрезультатно. А сколько их, защитников Отечества, пропало без вести за годы войны?

Все тот же интернет называет огромную цифру: от 1,8 до 2,4 млн человек. А сколько их вообще не упокоено надлежащим образом?

Мой тесть, уроженец деревни Домашевичи Барановичского района, свидетель боев красноармейцев с немецкими войсками в первые дни войны рассказывал: «Деревня горит, рвутся снаряды, люди попрятались по погребам. Только на следующий день стали появляться на улице. И увидели, что поле возле деревни покрыто телами погибших красноармейцев. Но никто из жителей деревни хоронить красноармейцев не решался.

Только через два дня появились немцы и приказали погибших похоронить. Но стояла жара, трупы начали разлагаться, и свести их в одно место было невозможно. Поэтому хоронили на месте гибели каждого, выкопав неглубокую могилу. А уже после войны, в 1950-е гг., работники военкомата стали по свидетельским показаниям раскапывать эти могилы и переносить останки погибших в братскую могилу на кладбище».

Поэтому на наших памятниках можно встретить надписи с фамилией офицера или сержанта и число захороненных бойцов. Но возникает законный вопрос: а все ли места одиночных захоронений воинов вспомнили местные жители за три года войны?

В во время прошлых экскурсионных поездок, мне пришлось побывать в местах воинских захоронениях в Польше и Югославии. Картина та же: на табличке фамилия офицера или сержанта и число покоящихся неизвестных бойцов. Особенно поразил мемориал в Варшаве, где на табличках установленного размера значилось от 10 до 30 неизвестных красноармейцев, а размер захоронения был приблизительно равен футбольному полю.

Председатель Барановичского

районного совета ветеранов

И. И. Лычковский

(г. Барановичи, Брестская область)